Стыд телесности и ужас харассмента.
Когда мы говорим о сексуальных табу, первым делом в обсуждениях всплывают всем знакомые безбожно устаревшие "патриархальные" предубеждения. Иной раз поражает, что и в наши дни многие западные исследователи феминистического толка продолжают заниматься вопросами вроде права на аборт, внебрачными беременностями и прочими нравственными динозаврами, актуальными разве что на факультетах гендерных исследований. Идея о том, будто в современном западном мире остается необходимость и пространство для борьбы за освобождение женщины от оков целомудрия, преподносится как некая аксиома, трюизм. Отходя от избитой темы кризиса феминизма, особенно интересно обратить внимание на новейшие сексуальные табу, появившиеся сравнительно недавно. Такие как, к примеру, запрет на смешение иерархических и сексуальных отношений.
Представляется очевидным, что отношения, в которых замешано иерархическое неравенство (связи преподаватель-студент / начальник-подчиненный), автоматически переходят в разряд по меньшей мере нежелательных и осуждаемых, а в перспективе могут грозить доминирующему по статусу лицу (чаще всего мужчине), увольнением или административной ответственностью. Для подобных инцидентов, влекущих за собой бурные общественные реакции, появилось чудесное слово "харассмент". Психологические аспекты этих самых реакций мне всегда представлялись особенно интересными - обратимся, например, к нашумевшему делу Харви Вайнштейна. Известный продюсер, наделенный статусом и властью, вооружившись арсеналом из шантажа и запугиваний, склонял женщин к сексу взамен на продвижение по карьерной лестнице. Из показаний потерпевших известно, что хотя диапазон извращений обвиняемого отличался большим разнообразием, дело никогда не доходило до физического насилия или изнасилования в буквальном смысле слова. Тем не менее, благодаря именитости потерпевших, или же тому, что ранее подобные темы практически не освящались в СМИ, но ажиотаж вокруг неприятного случая Вайнштейна вкупе с сильнейшим психологическим эффектом на женщин по всему цивилизованному миру напрочь затмил более масштабные и жуткие случаи сексуального насилия. Способность к производству избыточных страхов - один из занимательных аспектов харассмента. Часто на женских форумах можно наткнуться на целые обсуждения, созданные по случаю очередного домогательства какого-нибудь известного политика своей секретарши, на которых обсуждается необходимость кастрации или, на худой конец, тюремного заключения виновника. Вопрос об адекватном наказании актуален и для Вайнштейна, который, сделав официальное заявление-извинение и выплатив жертвам денежные компенсации, в настоящий момент проходит лечение от сексуальной зависимости. Обратимся к отрывку из текста заявления, дабы лучше понять требования к мужчине, вставшему на путь бесчестья: "Я сожалею о том, как я вел себя с коллегами в прошлом. Это вызвало много боли, я искренне прошу прощения за это. Хотя я пытаюсь стать лучше, я знаю, что мне предстоит пройти долгий путь". Очень грамотное заявление, из которого можно сделать некоторые выводы. Во-первых, одного признания вины в данном случае недостаточно: обвиняемый должен показать свое раскаяние, более того - доказать искренность раскаяния (торг тут неуместен - для начала нужно отдать заявление на суд общественности, а уже потом люди из комментов решат, достаточно ли вашего раскаяния для прощения). Во-вторых, прямого наказания, вроде увольнения или выплаты компенсации, тоже недостаточно - обвиняемый должен искренне возненавидеть свою гнусную природу и с благодарностью принять возможность исправления. То есть для "прощения" важно не столько признание вины, сколько обнажение стыда. Это требование аналитику покажется абсурдным - вину и стыд в психоанализе принято считать противоположными понятиями. В то время как стыд является результатом вытеснения, вина - результат принятия. Подобное противоречие никогда не позволит обвиняемому воспринимать наказание как заслуженное. Тем не менее, есть один отличный пример умелого лавирования при обвинениях в сексуальных домогательствах - Кевин Спейси, стремительно совершивший каминг-аут и сам вызвавшийся пройти курс лечения от СЗ. Словно пес, которого столько колотили по жизни, что теперь его и бить-то не нужно - он уже старается наказать себя сам. Зрелище, надо сказать, постыдное до отчаяния, но оттого и действенное. Становится очевидно, что прощением тут и не пахнет, а в силу вступает так называемый парадокс Сверх-Я: чем больше вы извиняетесь и подчиняетесь требованию другого, тем тяжелее ваша вина.
На этом фоне любопытно обратиться к мифу, который, как считается, лежит в основе домогательств разной степени невинности. Это миф о каком-то животноподобном мужчине, который не успел включиться в новейшие феминистические реалии и не умеет контролировать свои примитивные инстинкты. Нечто подобное проскальзывает и в заявлении Вайнштена: я, мол, рос во времена сексуальной свободы 70-х, когда можно было спокойно предложить любой женщине секс; я был неправ, полагая, будто и сейчас так можно. Тут мы имеем дело с забавным смещением. Действительно, сексуальная революция 60-70-х подарила женщинам то, что до недавнего времени считалось одним из крупнейших прорывов феминизма - свободу от стыда телесности. Подарила недолгий период раскрытия сексуальности женщины - женщины, владеющей собственным телом, позволяющей себе быть желанной и заниматься сексом ради удовольствия. Теперь же мы вдруг стали яростно бороться с сексуализацией женщин, стремясь "заново открыть невинность феминизма" (читай - фригидность): женская сексуальность снова стала считаться чем-то постыдным, неким омерзительным пережитком патриархата. Борьба с харассментом, задуманная якобы ради высвобождения женской сексуальности, на деле наоборот способствует еще большему закрепощению. Появляется огромное количество контента, призванного сориентировать мужчин в этой новой действительности и научить их, как правильно желать. Достаточно почитать статьи, посвященные методам ухаживания за девушкой: через них неустанно транслируется, что парень должен всячески скрывать свои сексуальные намерения и вообще делать вид, будто эта сфера жизни его совершенно не интересует. В это же время избранные консерваторы заявляют, будто мы живем в эпоху гедонизма, неограниченного наслаждения и сексуальной вседозволенности. Тем не менее, сексуальное наслаждение, особенно мужское наслаждение, очень строго регулируется. Популярные мужские издания призывают молодых людей заниматься сексом по множеству физиологических причин - это полезно для сердца, хорошо сказывается на физической форме, сжигает лишний холестерин и положительно влияет на работоспособность. "Регулярный секс поможет развить уверенность в себе, что ускорит ваше продвижение по карьерной лестнице". Секс годится для чего угодно, кроме наслаждения. Ужасающе депрессивный подход. Мужчина, заклейменный позором за открытую демонстрацию вожделения, обеспечивает дальнейшее нахождение женской сексуальности в области стыда. Эта область стыда, "плотина сексуальности", отчасти поддерживается эгалитаристским сговором об образцовом индивиде, чья ценность измеряется исключительно эффективностью на рабочем месте. Не потому ли нас так беспокоит наслаждение мужчины, готового рискнуть всем и вступить в отношения с секретаршей или студенткой? Он настолько охвачен страстью, что в погоне за ней готов даже нарушить рабочий процесс. Как эгоистично с его стороны. Своим поступком он тянет на дно не только себя, но и других, нарушая цепь производства. Это просто-напросто моветон. В таком ключе стыд, с которым сталкивается мужчина в качестве наказания за свою неудачную попытку несанкционированно получить наслаждение, становится инструментом поддержания цивилизованности. А есть ли большая угроза цивилизации, чем возбужденное мужское тело, "самодостаточное в своем желании"?
В безответственном поведении мужчины, вставшего на скользкую дорожку харассмента, есть нечто от террориста-смертника в своем настоянии быть признанным. Нечто очень тревожное для женщин. Ценой собственного падения мужчина утягивает за собой и женщину, убивая сразу двух зайцев. Для начала он отстаивает свое право на вожделение. Затем утверждает сексуальность женщины, тем самым обрекая ее на стыд за несоответствие современному феминистическому идеалу. Этот скромный акт стремления к свободе подрывает всю дисциплину трудового процесса, превращая в личное то, что должно быть обезличенным, и провоцируя яркое общественное возмущение. Жаклин Роуз в своем анализе террористических сценариев называла это "смертельным объятием". Сюда можно приплести какую-нибудь байку про капитализм, который стремится всех нас превратить в работников-одиночек без гендерной идентичности и сексуальных желаний. Мне лично кажется, что все гораздо проще и дело наполовину заключается в банальной зависти к наслаждению другого.
Представим себе ситуацию: вот вы работаете на какой-то там кафедре, могли бы быть доктором наук, но карьера ваша не сложилась. Преподаете вы никому не нужный предмет, никак не связанный с вашей узкой специализацией. Работа не приносит вам удовольствия, да и не должна. Вам некогда заниматься личной жизнью и потому вы всячески пытаетесь вытеснить желание ее завести. На каждом потоке у вас есть симпатичные студентки: вы на них смотрите, одна вам особенно нравится, но каждый раз все они проходят мимо. И тут неожиданно вы узнаете, что ваш знакомый коллега приставал к какой-то там девушке, возможно она даже ответила ему взаимностью, не дай бог завязалась интрижка, в общем - пока вы испытывали стыд от одной только мысли о том, чтобы нарушить нормы учебной и рабочей этики, кто-то не стесняясь позволял себе смешивать работу и наслаждение. Разумеется, вы сообщаете о своем открытии куда надо, собирается комиссия для расследования инцидента, на которой все более-менее единодушны в своей зависти к чужому наслаждению; коллегу вашего увольняют и все возвращается на круги своя. Так, как и должно быть. Эта ситуация, похожая, но тем не менее принципиально отличающаяся от ситуации того же Вайнштейна, подводит нас к двум методам преодоления тревоги, вызываемой харассментом.
В нашем выдуманном случае уволенный профессор выполняет функцию своего рода "козла отпущения": негласно все грехи учебного заведения взваливаются на спину одного человека, его выставляют на улицу, и вот - заведение очистилось. Это древний обряд с практической пользой, после которого всем (кроме незадачливого профессора) на некоторое время становится легче. Добросовестные лишний раз утверждают свой авторитет, а те, кто сами носят грешки за душой, на время забиваются куда подальше. Это быстрая и действенная процедура, требующая , однако, периодического повторения. В случае же с продюсером, отправившемся на лечебные воды, возникает резонный вопрос: кому от этого стало лучше? Обвиняемому, который пошел на унижение лишь из страха еще большего скандала? Жертвам, чей абьюзер будет проходить "лечение" в элитном санатории, а после вернется к привычному образу жизни? Любое наполовину оправданное преступление вроде этого становится заурядным и требует продолжения, и именно поэтому все харассмент-скандалы носят такой долгоиграющий характер. Благодаря этому появляется возможность "вскрывать" все новых и новых преступников. На смену очищению приходят чистки, позволяющие усилить цензуру и надзор: надзор за всеми. Конечно, тут присутствует еще и элемент шоу - поскольку ни извинение, ни "исправление" не разрешают ситуацию, пиариться на ней можно очень долго. Но выигрывает от этого не потерпевший, не обвиняемый и даже не обвинитель, а третья сторона - зрители.
В то время как "очищение" - классический пример символической операции, призванной ограничивать наслаждение конкретной группы людей, "чистка" - цепочка абсолютно воображаемых действий, которые формируют общую атмосферу страха и идеологию нулевого, или даже отрицательного наслаждения. Наслаждения со знаком минус, получаемого именно от нехватки. Тенденция такова, что сексуальным сейчас все больше принято считать само отсутствие сексуальности (вспомнилась цитата Алисии Викандер: "...в наше время быть интересным человеком, сильным, умелым, с чувством юмора, легким в общении — вот это все в совокупности кажется людям сексуальным"); сексуальность же в классическом "вульгарном" понимании воспринимается как некое отвратительное бремя, от которого все были бы рады наконец избавиться. Современные молодые женщины получают наслаждение именно от того, что их не рассматривают как сексуальный объект. Все больше проявляется тяга представительниц женского пола к гомосексуальным контактам между мужчинами, что заметит каждый, кто хоть раз заглядывал на фикбук и тамблер. Похожая особенность в меньшей степени прослеживается у молодых мужчин, довольствующихся фантазмами, а не реальными сексуальными отношениями (пресловутые битарды, хикки и менее комичные). Показательно также, что недавно одной из популярнейших категорий порно среди мужчин стал cuckold, в котором мужчина получает наслаждение именно от унижения неучастия в половом акте.
Все вышеупомянутое - элементы одной логики безопасного нулевого наслаждения, лишенного страстного избытка. Жижековский "кофе без кофеина". Тяга к этому наслаждению порождает "рост толерантности", так называемый принцип повторения, когда каждый новый акт наслаждения должен сопровождаться еще большим отрицательным избытком. Посему каждая новая волна "феминистических" трендов обязана быть экстремальнее предыдущей: безумные формы бодипозитива, сенсационные харассмент-скандалы - лишь одни из первых звеньев в этой цепи. А в это время пугающая фигура мужчины-варвара, полностью подчиненного своим сексуальным желаниям, работает как обновленная страшилка о злом коммунисте или исламском террористе. Работает как оправдание, служащее прикрытием для продвижения новейших сексуальных табу во имя здорового потребления и создания нового, безопасного идеала мужчины - Мужчины Мастурбирующего.